Мультидисциплинарная художница Анна Шкоденко рассказала в интервью Wonderuum, как путешествия, жизненный опыт и даже строительные магазины вдохновляют ее на создание уникальных работ, и как умение видеть связи между объектами помогает создавать глубокие концепции.
У тебя разнообразный опыт – ты училась в разных местах, работала в других странах, и тема выставки у тебя была связана с осколками. И мне показалось, будто твоё творчество – это результат разных прожитых опытов. Как ты собираешь все эти идеи и создаешь в итоге свое произведение искусства?
Тяжелый вопрос. Я помню, когда была совсем молодая, еще когда ходила в университет, мне казалось, что я живу для того, чтобы создавать искусство, будто каждый опыт нужен именно для этого. Сейчас, наверное, так и так. Мне кажется, это привилегия искусства, что если что-то происходит или мы о чем-то задумываемся, то можно на этом фокусироваться. У нас есть возможность выбирать, о чем мы думаем.
Как это у тебя вообще работает? Что-то происходит, что тебя задевает? Ты руководствуешься интуицией или как-то иначе прорабатываешь ситуации?
Не знаю, называется это интуицией или нет, но, если что-то происходит, я не могу об этом забыть. И когда я нахожу верную тему, то это даже не то, что я что-то нахожу, а тема сама меня находит. Появляется какая-то необходимость. Я не могу решить, а давай-ка я сделаю искусство в стене напротив. Это не исключено, но я не умею так форсировать или выбирать что-нибудь злободневное. Жизнь происходит, и мне хочется это осмыслить, и искусство – хороший инструмент это сделать. Я думаю, что у других людей возникают примерно такие же вопросы. Не у всех, но, если они возникают у меня, то обязательно у кого-то еще.
И какие темы до сих пор тебя волновали?
Разные. В моих работах часто повторяется или является значимым фокус на восприятие. Мне всегда было безумно интересно, как мы воспринимаем вещи, какие ошибки в этом допускаем. Как раз сейчас я исследую механизмы памяти. Меня давно заинтересовал феномен конфабуляция, то есть не совсем точная память. Мы что-то помним и соединяем отдельные фрагменты. И это никогда не бывает полной правдой. Если так подумать, то все истории, которые мы рассказываем, мы просто придумываем, потому что нам важно сохранять целостность себя. Конфабуляция обычно происходит, когда человек не может ответить на какой-то вопрос, но ему очень важно сохранить целостное представление о себе и своей памяти.
А внутри себя ты тоже замечаешь этот процесс? Как это влияет на художников?
Как художники мы постоянно соединяем то, что в принципе невозможно соединить. То есть, мы находим что-то одно, потом другое, ищем между ними связь. Я как раз думала о том, как важно, что в университете до сих пор учат рисовать. Ведь так у тебя не только появляется навык, но ты еще учишься сравнивать вещи. То есть, когда ты рисуешь кувшин на фоне окна, ты сравниваешь как они друг с другом соотносятся – размеры, качества и так далее. Это то, чему художников учат с самого начала. И я думаю, это важнее всего.
Замечать эти связи, да?
Замечать связи, сравнивать вещи, думать о них. Не только как об одном предмете, который заключает в себя все, а именно о том, что его окружает и как они друг с другом соотносятся.
А есть какой-то пример, когда простая бытовая вещь развилась в творческую идею?
Да, например, глобус в виде диско-шара. На самом деле, это заимствованная идея. Я вспомнила, что мой брат, который на 10 лет старше, сразу же после распада Советского Союза сделал из советского глобуса диско-шар. Он не думал об этом как об искусстве. Я считаю, что это гениальный жест. И он для меня имеет очень много разных значений – это наш мир, в который сейчас сложно верить в том виде, в каком он есть, и насколько хрупким сейчас все это ощущается.
Одно из мест, где я очень часто получаю инспирацию для работы – это строительные магазины. Ты приходишь, видишь материалы и появляются какие-то идеи. Например, я знала, что хочу сделать работу о памяти и о течении времени. И мне попался разрез дерева. И я поняла, что это же карта времени. У дерева же, как нам всем известно, что каждый круг – это время. Вау! Этот материал то, что нужно. И потом идея начинает потихоньку расти. То есть, это не происходит сразу же. Просто появляется зацепка, какой-то материал тебе что-то сообщает.
Ты же еще занимаешься разными дисциплинами, все соединяешь. Получается, что если оставаться в какой-то одной, то это ограничивает?
Нет, я не думаю, что ограничивает. Я смотрю на своих друзей, например, которые занимаются только живописью, и мне кажется, это как alma mater, какой-то дом, словно почва под ногами. Просто у меня так часто меняется настроение, темп, и образ жизни, что живопись не всегда подходит. Когда я жила за границей и училась на магистратуре на живописи, то, как ни странно, я почти не занималась живописью. Она требует постоянного нахождения в студии, на какой-то момент нужно закрыться от мира. А когда тебе хочется наоборот все исследовать, то само собой так выходит, что ты используешь для этого совсем другие инструменты.
Какие инструменты ты тогда использовала?
В Глазго я начала делать свои первые звуковые работы. У меня была возможность посещать BBC Scotland, где они учили пользоваться инструментами, в том числе цифровыми. И в какой-то момент я поняла, что моя студия – это инструменты. Я натягивала какие-то струны, записывала их, ходила по городу и записывала звуки. Ведь когда ходишь по городу с диктофоном, ты слышишь все по-другому. Точно также с фотоаппаратом. Ты смотришь на все через какой-то другой глаз или какую-то другую память. И это было интересно в тот момент.
Как вообще складывалась твоя карьера, на твоем пути много было препятствий, которые надо было преодолевать?
Да, безусловно, много, но я не могу сравнивать с другими. Естественно, помимо препятствий было много сомнений. Я помню, когда поступала в академию, то была лекция Марко Мяэтамма, которая должна была мотивировать студентов поступать, и он сказал, что, если у вас есть хоть какая-то другая идея о том, чем заниматься, кроме искусства – идите. У вас всю жизнь будут препятствия и сомнения. Естественно, будет и радостно, но если ты сомневаешься в том, что делаешь, то никогда не будет открытой стимуляции, что давай-давай!
Но, получается, что несмотря на сомнения, ты все равно двигалась дальше? Что тебя удерживало?
Упорство. У меня был период, когда я три года не занималась ничем, связанным с искусством. И в какой-то момент поняла, что я не могу так. Я не живу. Может быть, это стало привычкой и образом мышления. Но в каком-то смысле у меня никогда не было выбора.
А какие моменты самые счастливые в этом деле, ради которых ты все это делаешь?
На самом деле, каждый из них. Сама работа приносит удовольствие. Особенно живопись, это очень медитативная деятельность. Ты можешь думать о чем угодно и при этом есть ощущение, что ты в какой-то степени держишь время в руках. Чаще всего, когда я делаю работу, я не выражаю конкретную идею или образ мышления, а пытаюсь что-то понять. Как будто сама работа тебя чему-то учит или о чем-то говорит. Это один из моментов, который радует.
А еще самый стрессовый период, когда готовишься к выставке, уже остается совсем мало времени, ты находишься в студии сутками, и ни на что больше уже не смотришь, кроме своих работ. Кажется, что это самое ужасное время. Но потом думаешь, что это было замечательно.
Еще интересна инсталляция выставки, когда ты приносишь работу в другое место, и она начинает работать. Иногда именно так, как ты хотела, а иногда выходит совсем иначе.
Но все мы люди. Очень приятно, когда появляются комментарии о том, что работа понравилась или в ней что-то увидели. И если это то, о чем я даже не могла подумать, то это тоже приятно удивляет.
Для тебя важнее свое самовыражение или эти реакции?
Я вообще скептична насчет темы самовыражения в искусстве. Для меня это скорее поиск, чем выражение чего-то. Это некая совместная деятельность между мной, темами и материалами, которые я использую. Да, это в любом случае самовыражение, ведь это моя работа, так что я не отрекаюсь от ответственности. Но я воспринимаю самовыражение как некую эмоцию, когда я беру краску и начинаю махать кисточкой. И от меня это довольно далеко.
А комментарии, похвала или какие-то награды, или даже просто внимание к работам – это тоже важно. Часто люди искусства говорят, что для них это не имеет значения, но все мы люди и нам важно мнение других.
Получается, спонтанного творчества у тебя меньше, чем осознанного?
Да, спонтанность не моя сильная черта, но мне нравится направлять процесс. Это безумно интересно. Когда что-то идет не так, как ты на это отреагируешь? Будешь ли ты этому сопротивляться или найдешь способ, как содействовать тому, что происходит. Наверное, это своего рода спонтанность, нет? Помню, когда я только окончила академию, мне казалось, что все должно быть сразу придумано от начала до конца. Сейчас мне кажется, это скучно. Я придумываю какие-то точки или элементы, а потом происходит обучение или диалог между мной, материалами и идеями. Ты запускаешь мотор или механизм, который ты сначала строишь, а потом он начинает сам работать.
А если говорить о мужчинах и женщинах в этой профессии, есть ли такое, что женщинам в чем-то тяжелее?
Статистически, определенно, Мы все знаем, что в музеях искусства работ женщин гораздо меньше. Наверное, мы не умеем так хорошо и много требовать, как мужчины. У нас нет такой уверенности что то, что мы делаем, безумно хорошо и сразу же нужно за это получать какое-то вознаграждение. Статистически у мужчин больше шансов. Я стараюсь об этом не думать, иначе я буду чувствовать себя жертвой всемирного заговора. А это неконструктивно. Я думаю, что умею использовать свои преимущества и горжусь тем, что женщина. У меня может быть больше сомнений или мягкости в характере. И я думаю, что умею обратить это в свою пользу.
А какой у тебя был самый тяжелый момент в карьере?
Отмена персональной выставки {в конце 2024 года была отменена персональная выставка в Тарту из-за нехватки финансирования – прим. ред.} была очень тяжелым моментом и, наверное, даже тяжелее, чем я думала. Но со временем все плохое забывается. И, как правило, те тяжелые моменты являются в какой-то степени поворотными. Они заставляют собраться, задуматься о том, в каком направлении я иду и хочу ли туда идти. И часто в итоге все оборачивается чем-то хорошим, поэтому обычно память их стирает.
Ты говорила про человеческое мышление. А как ты работаешь над собственным восприятием, чтобы оно было положительным? Чтобы не закапываться в проблемы?
Нет, если я закапываюсь, то считаю, что нужно закопаться до конца, и тогда уже придется что-то думать или делать иначе. Я не очень верю в позитивное мышление или аффирмации. Если есть какая-то проблема, я начинаю писать. Беру ручку, бумагу и все выплескиваю, чтобы изжить эту тему. Еще у меня есть такая техника, когда мне нужно что-то понять или придумать, я сажусь на пол, ставлю будильник на полчаса, выключаю телефон и заставляю себя ничего не делать, а только думать. Это не совсем медитация, потому что в медитации нужно наоборот отпустить и мысли. У меня наоборот. Я не знаю, как это так работает, но из-за того, что телу не разрешено двигаться или делать какие-то бессмысленные движения, мозг начинает очень сильно крутиться и пытаться найти какое-то внутреннее движение. Так я обычно додумываю самые черные мысли до абсурда, и они теряют свой вес.
Какой культурный опыт оказал на тебя какое-то особенное впечатление?
У меня всегда есть проблема с конкретными примерами. Но, я думаю, в моем созревании как культурного человека большое влияние оказали кино и музыка, через них я научилась чувствительности. Кроме того, я с шести лет занималась в художественной школе, где учили истории искусства, знакомили с разными произведениями, водили по музеям. Наверное, все это вместе оказало большое влияние.
В ковид я смотрела онлайн-трансляции из Гарварда и мне очень понравилась лекция Лори Андерсон. Она рассказала об одном опыте просмотра современной оперы, которая ей так сильно понравилась, что она выбежала из зала. По ее словам, это было настолько здорово, что ей показалось, будто за то время, пока она там находилась, ее глаза изменились. И ей не терпелось увидеть мир изменившимися глазами. Я думаю, когда возникает хоть какое-то близкое к этому чувство, то это хорошая вещь.
В Эстонии ты сотрудничаешь с другими художниками?
В плане того, чтобы мы делали вместе работу, довольно мало. Но в последнее время я много сотрудничаю с кураторами, потому что помимо свободной практики я создаю оформление выставок. Это довольно интересный опыт сотрудничества. У куратора есть свое видение, ты воплощаешь его в жизнь, слушаешь, додумываешь или пытаешься прочитать мысли.
А художники тоже должны как-то подстраиваться под куратора?
В отношениях между кураторами и художниками бывает очень разная динамика. Кто-то больше диктует свои идеи и видение. Тамара Луук говорит, что для нее куратор, прежде всего, связан с латинским словом cura, то есть “заводится”. С ее точки зрения это скорее некая поддержка или мягкая рука, которая тебя направляет. Но есть и такие кураторы, которые относятся к художнику, как к принтеру. Есть те, кто провоцируют в хорошем смысле слова. Железного правила нет, как это происходит. Для меня это каждый раз новый опыт.
Ты своими работами хочешь что-то доказать?
Наверное, не доказать, а скорее, хотела бы удивить. Мне не очень близка идея манифестов, мне не нравится педагогика в искусстве. Если я прихожу на выставку и там пахнет дидактикой, меня пытаются чему-то обучить или навязывают свои истины, то неужели они серьезно думают, что я изменю свое мнение по этому поводу?
Но ты бы хотела, чтобы на твоих выставках в человеке что-то поменялось?
Я бы хотела, чтобы зритель почувствовал себя соучастником того, что он видит. И в какой-то степени это всегда присутствовало в моих работах. Например, я покрывала пол пузырчатой пленкой и тканью, чтобы каждый шаг в галерее издавал звук и напоминал о том, что человек там присутствует.
С одной стороны, когда я делаю произведение искусства, мне важно самой что-то понять, и дойти до ясности, но с другой – я пытаюсь оставить какое-то пространство зрителю, чтобы он мог спроецировать себя, что-то додумать и закончить работу. Было бы замечательно, если благодаря моим работам человек хотя бы на пять минут увидел жизнь в другом свете. Чтобы испытал перезагрузку или смирился со своим одиночеством.
Мне нравится играть со зрителем, но не в том смысле, что я создаю интерактивные работы, которые можно трогать и переворачивать, я пытаюсь пригласить зрителя другими способами, чтобы между ним и работой был диалог, а не только созерцание.
